Артур Кларк - Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамой]

Олвин предвидел такой вопрос, и у него было припасено несколько ответов.

— Нам неизвестно, какую конкретную форму приняли запреты Мастера, — сказал он. — Если ты сможешь заговорить с роботом, то, вероятно, сумеешь убедить его, что обстоятельства, при которых был поставлен блок, теперь изменились…

Это, разумеется, был самый очевидный подход. Олвин и сам пытался прибегнуть к этой стратегии безо всякого успеха, но он надеялся, что Центральный Компьютер с его бесконечно более обширными интеллектуальными ресурсами сможет совершить то, что не удалось ему.

— Все это полностью зависит от характера блокировки, — последовал ответ, — Вполне возможно создать такую блокировку, которая, если попытаться ее снять, сотрет содержимое цепей памяти. Я, впрочем, не считаю, что Мастер обладал достаточными навыками, чтобы сделать это: здесь требуется специфичная техника. Я спрошу твою машину, была ли установлена стирающая цепь в ее блоках памяти.

— Но предположим, — сказал Олвин с внезапной тревогой, — что даже вопрос о существовании стирающих цепей приведет к уничтожению памяти…

— Для таких случаев существует стандартная процедура, и я буду ей следовать. Я выставлю вторичные условия, приказав роботу игнорировать мой вопрос, если такие условия существуют. После этого уже совсем несложно обеспечить ситуацию, в которой машина будет вовлечена в логический парадокс, когда, и отвечая мне, и отказываясь отвечать, она будет вынуждена нарушить данные ей инструкции. В таких случаях все роботы действуют одинаково, стремясь к самозащите. Они освобождают входные цепи, по которым к ним извне поступают сигналы, и ведут себя так, словно никакого вопроса им вообще не задавали.

Олвин уже испытывал угрызения совести от того, что затронул эту тему, и после некоторой внутренней борьбы признал, что тоже принял бы именно эту тактику и сделал вид, что просто не расслышал вопроса. В одном, по крайней мере, он был теперь уверен: Центральный Компьютер был совершенно готов иметь дело с любыми ловушками, какие только могут быть установлены в блоках памяти робота. У Олвина не было ни малейшего желания видеть своего слугу превращенным в груду лома. Он скорее бы добровольно вернул его в Шалмирейн со всеми его тайнами.

Собрав все свое терпение, он ждал, покуда два молчаливых интеллекта общались между собой неощутимо для окружающих. Это был диалог двух созданий, каждое из которых было создано человеческим гением в давным-давно угасший золотой век его самых замечательных достижений. А теперь ни тот, ни другой вовсе не могли быть полностью поняты кем бы то ни было из живущих на Земле.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем пустой, незвучный голос Центрального Компьютера раздался снова.

— Я установил частичный контакт, — произнес этот голос. — По крайней мере, теперь мне известен характер блокировки, и я думаю, что знаю, по какой причине она была предусмотрена. Снять ее можно только одним способом: этот робот не заговорит снова до тех пор, пока на Землю не явятся какие-то «Великие»…

— Но это же нелепость! — запротестовал Олвин. — Адепты Мастера верили в них и один даже пытался объяснить нам, что такое эти «Великие»… По большей части это было что-то совершенно невразумительное. Эти самые «Великие» никогда не существовали и никогда существовать не будут!..

Поражение представлялось полным, и Олвин испытал горькое и беспомощное разочарование. Между ним и Истиной встал человек, который помимо того, что был сумасшедшим, еще и умер миллиард лет назад.

— Возможно, вы и правы, — откликнулся Центральный Компьютер, — когда говорите, что «Великих» не было. Но это совсем не значит, что их не будет…

Наступила долгая пауза; во время которой Олвин размышлял над смыслом этого замечания, а две мыслящие машины снова вошли в контакт друг с другом.

И внезапно, без всякого предупреждения, Олвин очутился в Шалмирейне.

17

…Все здесь оставалось точно таким, как тогда. Огромная черная чаша пила солнечный свет и ни крупицы его не отражала. Олвин стоял среди руин крепости, глядя на озеро, чьи спокойные воды говорили о том, что гигантский полип стал теперь не более чем рассеянным облаком живых клеток, ничего общего не имеющих с разумным существом, организованным в определенные формы.

Робот по-прежнему висел рядом, но Хилвара не было. Олвину некогда было размышлять, что бы все это значило, или проявлять беспокойство по поводу отсутствия друга, потому что почти тотчас же произошло нечто столь фантастическое, что напрочь выветрились у него из головы всё посторонние мысли.

Небо стало раскалываться надвое. Тонкая полоска черноты протянулась от горизонта к зениту и стала медленно расширяться, как если бы тьма и хаос обрушивались на Вселенную. Неумолимо эта полоса становилась все шире и шире, пока не охватила четверть небесной сферы. Несмотря на все свои знания о реальных астрономических фактах, Олвин не мог отделаться от ошеломляющего впечатления, что кто-то извне вламывается в его мир через огромный голубой купол неба…

Крыло ночи перестало расти. Силы, породившие его, теперь смотрели вниз на игрушечный мир, который они обнаружили здесь, и, быть может, советовались — стоит ли этот мир их внимания. Олвин не испытывал ни тревоги, ни страха. Он почему-то знал, что находится лицом к лицу с такой силой и мудростью, перед которыми человек может испытывать только благоговение, а никак не страх.

И теперь силы эти пришли к решению: они потратят несколько ничтожно малых частиц вечности на Землю и ее обитателей. Они стали спускаться через окно, пробитое в небесах.

Словно искры какого-то небесного горна, они падали вниз, на Землю. Все гуще становился этот поток, пока с высоты не полилась целая река огня, растекающаяся по поверхности земли лужами жидкого света. Олвин не нуждался в словах, которые теперь звучали у него в ушах как благословение:

«Великие пришли!..»

Пламя подобралось к нему, но оно не жгло. Повсюду пылало оно, наполняя циклопическую чашу Шалмирейна золотым сиянием. В изумлении глядя на все это великолепие, Олвин отметил, что поток света вовсе не был аморфен, он обладал и формой, и структурой. Жидкий огонь стал принимать определенные очертания, собираясь в отдельные яростные пламявороты. Вихри эти принялись вращаться все быстрее и быстрее, и центры их стали подниматься, вырастая в колонны, внутри которых можно было разглядеть какие-то очень загадочные формы. От этих сверкающих тотемных столбов исходила едва слышная музыкальная нота, бесконечно чуждая и чарующая.